2. Произведения (читать он-лайн)
3. Зарисовки
4. Задвинутый портфель

20 июля 1944 года. 12-40. Полковник Брандт с интересом слушает доклад, но ему мешает портфель Штауффенберга, о который он спотыкается. Брандт пытается зацепить портфель ногой, но это у него не получается. Тогда он наклоняется и уже рукой задвигает портфель по другую сторону тумбы так, что теперь дубовая тумба заслоняет Гитлера от бомбы. (журнал "Урал" №7, 2011 г.) 

Альтернативная история

В полях за Вислой сонной лежат в земле сырой
Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой.

Евгений Винокуров

Известно, что все события делятся на случайные и закономерные. Первая категория людей в случайность верит, вторая нет. Более того, некоторые верят в неизбежность, в фатальность. Как тут не вспомнить лермонтовского Вулича. Среди великих мнения тоже разошлись. Джонатан Свифт считал, что в счастливый случай верят лишь обездоленные; счастливцы же относят свой успех за счет благоразумия и осмотрительности. Наполеон Бонапарт был другого мнения, говоря, что случай — единственный законный царь Вселенной. В середине 60-х годов ХХ века одна старая пани из города Лодзи стала известна на всю Польшу. Эта милая старушка пять раз подряд выигрывала в лотерею автомобиль.

Но существуют случаи особого рода — такие, которые повернули или могли повернуть ход истории. Разорвись бомба на секунду раньше под мчащейся каретой Наполеона, история Франции, да и всей Европы, была бы иная. Не задень броненосец “Петропавловск” с адмиралом Макаровым на борту двух мин сразу, быть может, судьба России сложилась по-другому. Или не споткнись полковник Брандт о портфель с бомбой в ставке Гитлера, мировая история развивалась бы по другому сценарию.

Именно о случайно задвинутом портфеле и событиях, связанных с ним, пойдет ниже речь. Что касается исторических фактов, то автор ничего не выдумал, все взято из литературных источников. Вот только комментарии к событиям выражают мнение автора и отдельные эпизоды, связанные с действующими лицами, показаны так, как он их представляет.

***

В советское время в один из передовых колхозов России прибыла польская делегация. Многое из того, что они увидели, им понравилось. Но один недоуменный вопрос поляки, прощаясь, задали. “Почему у вас так много женщин занято физическим трудом?” Улыбка сошла с лица председателя, и он жестко ответил: “Потому что 600 тысяч наших мужиков лежат в вашей земле”.

Он мог бы добавить: и в земле Германии, и в земле Венгрии, и в чешской, словацкой, австрийской, румынской и других европейских землях. В общей сложности около 1,5 миллиона наших солдат и офицеров, освобождая Европу, полегло на полях сражений, умерло впоследствии от ран. Даже известная киноэпопея называлась “Освобождение”, большинство фильмов которой было посвящено Европе. Хорошие, сильные фильмы собраны в эпопею.

Но к 20 июля 1944 года освобождение Европы еще только начиналось, и почти все 1,5 миллиона советских граждан в военной форме были живы, как были живы 3 миллиона военнопленных в концлагерях Германии, Австрии, Польши, как были живы многие советские граждане, угнанные работать на фашистский рейх. А 20-е июля все могло изменить…

***

Легковая машина с открытым верхом бодро бежала по добротному немецкому автобану. Двое сидящих в ней офицеров были внешне спокойны. Многих идущих на такое сверхрискованное дело охватила бы дрожь, но только не их. Это были офицеры, привыкшие смотреть смерти в лицо. И что самое главное, они были уверены в правоте того, что им предстояло совершить.

Справа от водителя сидел полковник вермахта, полное имя которого было Клаус Филипп Шенк граф фон Штауффенберг. За рулем был его адъютант лейтенант Вернер фон Хефтен. “Самый исполнительный офицер в рейхе”, — говорил о нем Штауффенберг. Рано утром они отправились из Берлина самолетом в ставку Гитлера в Растенбург (Восточная Пруссия). На аэродроме им передали то, что лежало сейчас в портфеле у полковника, — бомбу с часовым механизмом.

На календаре было 20 июля 1944 года.

Для профессионального армейского офицера Клаус фон Штауффенберг был человек удивительно одаренный. Родился он в 1907 году в старинной знатной семье из Южной Германии. По линии матери, графини Укскулль Гилленбрандт, он приходился праправнуком Гнейзенау, одному из героев освободительной антинаполеоновской войны, ставшему совместно с Шарнхорстом основателем прусского генерального штаба, и потомком Йорка фон Вартенбурга, другого прославленного генерала эпохи Бонапарта. Отец Клауса был гофмейстером последнего короля Вюртемберга. Семья была высокообразованной, дружной, приверженной римско-католической церкви. В такой атмосфере и вырос Клаус. По свидетельству всех, кто его знал, он обладал не только редкой красотой и отличным телосложением, но и блестящим пытливым умом и рассудительностью. Он увлекался различными видами спорта, особенно любил лошадей, интересовался искусством и литературой. Одно время он хотел стать профессиональным музыкантом, затем увлекся архитектурой, но в 1926 году, в возрасте девятнадцати лет, пошел на службу в армию кадетом-офицером прославленного Бамбергского кавалерийского полка.

В 1936 году он был направлен в военную академию в Берлине, где его блестящая эрудиция привлекла к нему внимание как преподавателей, так и высшего командования.

Два года спустя, окончив академию, молодой офицер получил назначение в генеральный штаб. Но сначала он не был противником национал-социализма. Первые сомнения относительно Гитлера зародились у него в связи с еврейскими погромами 1938 года. Сомнения эти усилились, когда летом 1939-го он увидел, что фюрер втягивает Германию в войну, которая могла стать затяжной, обернуться большими потерями и в конечной счете поражением.

Тем не менее с началом войны он включился в нее с присущей ему энергией, быстро выдвинулся как офицер штаба 6-й танковой дивизии генерала Гепнера, участвовавшей в кампаниях в Польше и во Франции. В июне 1940 года его перевели в штаб главного командования сухопутных войск (ОКХ) как раз перед наступлением на Дюнкерк.

Когда началась война с СССР, он первые полгода находился преимущественно на советской территории, где среди прочих дел помогал создавать русские добровольческие части из военнопленных. В это время, по свидетельству друзей, Штауффенберг считал, что, пока немцы будут избавляться от гитлеровской тирании, эти русские формирования можно использовать для свержения тирании сталинской.

В феврале 1943 года, сразу после Сталинграда, он попросил направить его на фронт, был назначен в штаб 10-й танковой дивизии в Тунисе, в составе которой участвовал в боях за Кассеринский перевал, в которых его дивизия вышибла оттуда американцев.

День 7 апреля ему не забыть никогда. В этот день его автомобиль наскочил на минное поле, да еще был атакован низколетящим самолетом союзников. Как он выжил — одному Богу известно. Он потерял левый глаз, правую руку и два пальца на левой, получил ранения в голову и колено. В течение нескольких недель его состояние было почти безнадежным. Но в мюнхенском госпитале под квалифицированным наблюдением профессора Зауэрбаха его вернули к жизни.

Любой другой на его месте подал бы в отставку и отказался от участия в заговоре. Но уже в середине лета он, научившись держать ручку тремя пальцами левой руки, писал начальнику управления сухопутных войск генералу Ольбрихту, что вскоре обязательно вернется на военную службу.

Пока он поправлялся, у него было достаточно времени для размышлений, и он пришел к выводу, что, несмотря на свои увечья, обязан взять на себя священную миссию. “Я чувствую, что должен теперь что-то предпринять, чтобы спасти Германию, — сказал он своей жене, графине Нине, матери четырех маленьких детей, когда она приехала в госпиталь навестить его. — Мы, офицеры генерального штаба, обязаны взять на себя свою долю ответственности”.

На минуту Штауффенберг отвлекся от воспоминаний. По ходу машины мелькали деревья и километровые столбы. Мысли его перенеслись к семье, к своим родным и близким. Что будет с ними, если взрыв не удастся осуществить и заговор раскроют? Нет, на этот раз никаких случайностей! Все продумано, сбоя быть не должно. Он мельком глянул на лейтенанта Хефтена. Тот уверенно держал руль, был внешне спокоен. “А ведь у него тоже есть семья. Почему же я забочусь только о себе?” — подумал полковник и отбросил мрачные мысли.

***

Штауффенберг не был героем-одиночкой. Многие честные немцы ненавидели фашистский режим, в первую очередь коммунисты и социал-демократы, работавшие в условиях подполья. Но граф Штауффенберг не был ни коммунистом, ни социал-демократом. За ним стояла солидная организация имущих власть людей, члены которой также желали видеть Германию другой.

Первые признаки заговора против Гитлера возникли задолго до 20 июля 1944 года. Еще в 1938-м, в преддверии оккупации Чехословакии, группа высших германских офицеров во главе с начальником генерального штаба генерал-полковником Беком пришла к выводу, что Германия к войне не подготовлена и, в случае начала военных действий, союзники Чехословакии на Западе — Англия и Франция — будут действовать решительно и не допустят аннексии чехословацкой территории. Бек считал, что и Восточный фронт не может быть удержан, если русская армия придет на помощь Чехословакии.

Свои воззрения генералы в виде меморандума вручили Гитлеру. Но фюрер не согласился с доводами, и Беку пришлось уйти в отставку.

Вокруг опального Бека стали собираться оппозиционно настроенные офицеры, которые понимали крайнюю авантюристичность политики Гитлера. Их надежды основывались на организации молниеносного “дворцового переворота” в Берлине. В германской столице заговорщики опирались на довольно влиятельные силы. К Беку примкнули генералы Эрлих фон Витцлебен, командующий третьим военным округом (Берлин-Бранденбург), Эрих фон Брокдорф-Алефельд, командующий Потсдамским гарнизоном, Эрих Гепнер, командир танковой дивизии в Тюрингии, а также полицай-президент Берлина граф Хельдорф и его помощник граф Фриц фон Шуленбург, а также шеф германской разведки — Абвера — адмирал Вильгельм Канарис и его ближайший помощник Ганс Остер. Заговорщики планировали арестовать Гитлера, если тот отдаст приказ об оккупации Чехословакии, и объявить его психически ненормальным. На пост рейхсканцлера они пророчили тогдашнего министра иностранных дел фон Нейрата.

Через доверенных людей Канариса заговорщики информировали разведку и правительство Англии о своих намерениях, но те никак не отреагировали. Не встретив поддержки в Лондоне, нацистские генералы быстро перестроились и вскоре уже приветствовали эту самую агрессию, как и впоследствии оккупацию Польши.

Первое крупное поражение в ходе Второй мировой войны гитлеровские войска понесли в декабре 1941 года под Москвой. В 1943 году, после поражений вермахта под Сталинградом и Курском, стало ясно, что Германия войну проигрывает.

Под влиянием успехов Советской Армии англичане и американцы активизировали свои действия. Немцы потерпели поражение в Африке под Эль-Аламейном, в результате чего им пришлось покинуть африканский плацдарм. 10 июля 1943 года произошла высадка английских и американских войск в Сицилии. И наконец, в разгар летней кампании 1944 года, 6 июня, произошла историческая высадка союзников в Нормандии — второй фронт был открыт. Неизбежность поражения в войне стала ясной для самых широких слоев немецкого населения. Гитлеровцы возлагали большие надежды на раскол в рядах союзников, на внешнеполитическую изоляцию СССР. Но состоявшаяся в конце ноября 1943 года историческая Тегеранская конференция глав представительств трех стран СССР, Великобритании и США подтвердила решимость этих государств совместно вести боевые действия вплоть до окончательной победы. А когда из войны вышла фашистская Италия, положение Германии стало безнадежным.

***

Как и перед войной, процесс “прозрения” охватил определенные военные круги. Людвиг Бек был по-прежнему той фигурой, вокруг которой группировались участники заговора в погонах. Выше было сказано о его взглядах, предшествующих войне. После нападения Германии на Советский Союз взгляды Бека стали более радикальными. Он не сомневался в поражении Германии даже в период ее временных успехов, и эта убежденность производила большое впечатление на офицеров, связанных с ним.

К Беку присоединились генералы Витцлебен, Хаммерштейн, Штюльпнагель, Гепнер, фон Тресков, Шлабрендорф и другие представители старой школы германской военщины. Косвенно в заговоре участвовали начальник генерального штаба (1938—1942 гг.) Гальдер и командующий германскими войсками в Северной Африке, а позднее на Западном фронте Роммель. После крупных поражений на Восточном фронте в оппозицию включились многие молодые офицеры. Среди участников “военного” сектора заговора, как и в предвоенные времена, видное место занимала группа Канариса—Остера. Оппозиционность Канариса усилилась тем, что он заранее готовил “путь отступления” на Запад — к разведывательным службам США и Великобритании.

“Гражданским” руководителем заговора был Карл Герделер. Еще до прихода нацистов к власти он был тесно связан с крупными германскими концернами и принадлежал к той части представителей монополистических кругов Германии, которая с самого начала скептически относилась к планам Гитлера.

1936 годом датируется оппозиция Герделера гитлеровскому режиму, когда ему пришлось уйти с поста имперского комиссара цен и обер-бургомистра Лейпцига. В том же году Герделер стал советником крупного рейнского промышленника Боша. Роберт Бош был владельцем огромнейшего в Европе концерна по производству электрооборудования. Его брат Карл входил в правление знаменитого концерна “ИГ Фарбениндустри”. Роберт и Карл Боши имели широкие заграничные связи, рассматривали Герделера как свое доверенное лицо и связывали с ним немалые политические надежды. Одновременно Герделер установил тесные связи и с концерном Круппа, который предложил ему должность эмиссара по внешним делам фирмы. Наконец, необходимо упомянуть еще об одном немаловажном канале связи Герделера с крупной промышленностью — через его друга и покровителя Германа Рейша, директора металлургических заводов “Гутехоффнунгсхютте”. В дальнейшем вокруг Боша и Рейша группировались те промышленники, которые были критически настроены к Гитлеру и опасались, что тот навлечет на Германию катастрофу.

Но связи заговорщиков с монополиями осуществлялись не только через Герделера. Среди заговорщиков, обладавших почти столь же большой поддержкой в промышленных кругах, следует упомянуть фон Хасселя и Попитца.

Оба они, как и Герделер, были тесно связаны с крупным германским монополистом фон Вильмовски — зятем Круппа и членом правления многочисленных акционерных обществ, с другими представителями монополистического капитала, такими, как фон Галем, действовавший по поручению Верхне-Силезского металлургического концерна, как главный советник авиационной компании “Люфтганза” Клаус Бонхеффер и многими другими.

Недовольные гитлеровской политикой промышленники группировались в основном вокруг двух центров, или кружков: “кружка Рейша” и “кружка Боша”. Оба представляли собой что-то вроде дискуссионных клубов. Одно перечисление тех, кто посещал эти кружки, заняло бы много места. Отметим только наиболее известных из них. Здесь можно было застать одного из руководителей концерна “Ферейнигте штальверке” Альфреда Феглера, руководящего деятеля крупнейшего электротехнического концерна “АЭГ” Бюхера, другого руководителя электротехнической промышленности Германии фон Сименса, начальника управления мобилизации промышленности при главном командовании вермахта генерала Томаса, генерального директора фирмы Боша Ганса Вальца. Кружки посещали не только промышленники. Здесь можно было встретить полицай-директора Хана, епископа Вурма, обер-бургомистра Штрелина, наконец, одного из руководителей заговора доктора Пехеля, издателя журнала “Дейче рундшау”.

Особую роль в заговоре играл Ялмар Шахт. Он служил посредником между заговорщиками и теми представителями международного финансового капитала, которые были заинтересованы в спасении германской экономики.

Наряду с промышленниками немаловажную роль в заговоре играли крупнейшие земельные магнаты Германии Альбрехт фон Бернсторф, Цитцевитц-Мутрин, Путкамер-Ниппоглезе, Фуггер фон Глет, Эвальд фон Клейст-Шменцин и другие. Следует отметить, что среди немецких дворян-аристократов были не только те, кто боялся за собственную судьбу, но и люди твердых жизненных убеждений. Среди таких был руководитель еще одного кружка — “кружка Крейзау” — представитель видной аристократической фамилии Гельмут фон Мольтке. Незадолго до казни он писал своей жене, что перед гитлеровским “народным судом” он стоял “не как помещик, не как дворянин, не как пруссак, а как христианин, который защищает общечеловеческие ценности”. Мольтке и его ближайшие друзья считали, что они выступают за общенациональные интересы Германии, и отстаивали свои взгляды. Это особенно относилось к таким патриотически настроенным участникам заговора, как Клаус фон Штауффенберг и его двоюродный брат Йорк фон Вартенбург, которые также были представителями аристократических фамилий.

Возникает вопрос: знало ли гестапо о том, что обсуждают в кружках? Конечно, знало. Но, во-первых, это были только разговоры и дискуссии, до реального дела не доходило; а во-вторых, вся информация стекалась к рейхсфюреру Гиммлеру, державшему под контролем спецслужбы Германии. А тот, понимая, что в оппозиции люди серьезные, выжидал. В случае успеха заговора он предстал бы в роли покровителя, своего рода защитника оппозиции, и надеялся удержаться у власти. В случае неудачи — а это так и случилось — Гиммлер проявил бы “характер нордический, отважный” и, безжалостно расправившись с участниками заговора, подтвердил бы верность фюреру.

***

Но обычными дискуссиями власть не свалить, даже если их ведут могущественные люди — те, в чьих руках находится экономика Германии. Для машины под названием “заговор” нужен мотор. И таким мотором, подлинным организационным центром заговора стала группа офицеров, действовавшая в штабе резервной армии. Резервная армия была достаточно многочисленной, до 2,5 миллионов человек, а поэтому представляла большую силу. Этой группой руководили Ольбрихт и Штауффенберг. Если группы Боша, Канариса, Крейсау и др. можно представить крупными частями одной создаваемой машины, но машины без двигателя, то группа Штауффенберга стала именно таким двигателем. Именно они взяли инициативу на себя, когда настало время перейти к решительным действиям.

Генерал Фридрих Ольбрихт был заместителем командующего резервной армией и благодаря этому распоряжался войсками, расквартированными на территории рейха. Ольбрихт был также тесно связан с войсками на фронте и хорошо знал положение как на фронтах войны, так и в тылу. Он осуществлял совместно с фон Тресковом и Штауффенбергом подготовительную работу к покушению и принимал участие в разработке основных документов, которые должны были быть обнародованы после покушения. Именно он дал сигнал “Валькирия” (хотя, как будет показано далее, с большим опозданием), после которого должен был быть совершен переворот в Берлине и в других городах. Наконец, именно Ольбрихт предложил поручить Штауффенбергу руководство техническими приготовлениями к покушению и перевороту и вовлек его в штаб резервной армии.

Ближайшим помощником Ольбрихта был фон Тресков, создавший свою группу заговорщиков в штабе центрального участка советско-германского фронта. В эту группу входили помощник фон Трескова Шлабрендорф, адъютанты главнокомандующего центральным участком фон Харденберг, фон Лендорф и другие. На этом участке фронта и были сделаны неоднократные попытки покушения на Гитлера, о которых еще пойдет речь.

Политическая платформа заговора нашла свое отражение при подборе кандидатов для будущего правительства, которое, по замыслу заговорщиков, должно было сменить правительство Гитлера. После длительных переговоров между различными группами заговорщиков был определен следующий состав правительства. Глава государства — Людвиг Бек, канцлер — Карл Герделер, статс-секретарь канцлера — Йорк фон Вартенбург, вице-канцлер Вильгельм Лейшнер (социал-демократическая партия Германии), военный министр — генерал Фридрих Ольбрихт, статс-секретарь военного министерства — Клаус фон Штауффенберг, главнокомандующий вооруженными силами — фельдмаршал Эрвин фон Витцлебен, главнокомандующий армией — генерал-полковник Эрих Гепнер, министр внутренних дел — Юлиус Лебер (социал-демократическая партия Германии), статс-секретарь министерства внутренних дел — Фридрих фон Шуленбург, министр экономики — Пауль Лежен Юнг, министр финансов — Эвальд Лезер (немецкая национальная партия), министр юстиции — Иозеф Вирмер (партия “центр”), министр культов — Евгений Больц (партия “центр”), министр сельского хозяйства — Андреас Хермес (партия “центр”), министр иностранных дел — Ульрих фон Хассель (или Фридрих Вернер фон Шуленбург — бывший посол Германии в Москве).

Руководители заговора наметили кроме министров также список политических уполномоченных и офицеров связи для всех военных округов Германии, которые должны были взять на себя власть на местах после переворота. Этот список составлен по такому же принципу, что и правительство. Он состоит из беспартийных представителей монополистического капитала и юнкерства, а также руководящих деятелей политических партий, запрещенных во времена Гитлера.

Переворот назревал, имелись многочисленные группы людей самого разного социального происхождения, обеспокоенные судьбой Германии: военные, промышленники, землевладельцы, представители разведки, крупные чиновники. Имелся пусть нечеткий, но план действий; был намечен состав правительства; имелись планы послевоенного устройства страны, хотя каждая социальная группа заговорщиков видела эти планы по-своему. Было подготовлено обращение к гражданам Германии, а также меморандум к правительствам США и Великобритании, в котором выражалась готовность открыть для их армий Западный фронт. Оставалось самое главное — устранить Гитлера. Но для этого нужны были люди незаурядной храбрости, хладнокровные, умеющие владеть оружием и, что особенно важно, имеющие доступ к гитлеровскому окружению и не вызывающие у него подозрений. И такие люди нашлись.

***

Немецкие изделия из кожи славились своим высоким качеством. Офицеры вермахта и СС щеголяли в длинных кожаных пальто-плащах, которым нипочем были любые погодные условия (кроме русского мороза). Кожаные портфели тоже были высококлассные. Именно в одном из таких портфелей граф фон Штауффенберг должен был пронести бомбу, предназначенную для Гитлера.

Неужели не сработает? Неужели опять осечка?

А причины для сомнений были. Дело в том, что на Гитлера было совершено множество покушений, и всегда фюрер выходил сухим из воды: ему фантастически везло.

9 ноября 1939 года Гитлер должен был выступать с ежегодной речью в одном из пивных залов Мюнхена, чтобы почтить память “героев 9 ноября” — жертв неудачного путча 1923 года. Речь Гитлера была необычайно краткой, и, окончив ее, он внезапно ушел, хотя обычно задерживался, дружески беседуя со “старыми бойцами партии”. Несколько минут спустя мощный взрыв наполовину разрушил зал, оставив 7 убитых и 63 раненых. Если бы Гитлер не ушел, он был бы убит, так как бомба была спрятана посреди зала в колонне, около которой он всегда располагался, когда произносил речь. Покушение списали на некоего Элзера, столяра по профессии, который в гестапо, конечно же, признался, что готовил покушение по заданию английских агентов. Правда, тот факт, что на празднике в пивной не присутствовали Гиммлер и его правая рука Гейдрих, которые в подобных случаях всегда сопровождали Гитлера, наводил на определенные мысли.

Было еще несколько похожих, часто обреченных на провал, попыток отправить фюрера на тот свет. Но наиболее серьезно организованные попытки покушения стали происходить после поражения под Сталинградом, когда этим делом занялись военные.

В конце февраля 1943 года планы покушения на Гитлера были разработаны во всех деталях. В главном центре заговора — в штабе резервной армии — даже составлялись целые серии приказов и распоряжений, которые предполагалось обнародовать после убийства фюрера.

Первая попытка серьезно организованного покушения произошла 13 марта 1943 года в районе штаба командующего центральным участком советско-германского фронта. В качестве организаторов выступали генералы Ольбрихт и фон Тресков, а также офицеры фашистской разведки. Непосредственным исполнителем готовился стать Фабиан фон Шлабрендорф, офицер в штабе генерала Трескова. В начале марта адмирал Канарис созвал конференцию офицеров Абвера в Смоленске, в штаб-квартире командующего центральным участком фронта фельдмаршала Клюге. На этой конференции должен был присутствовать фюрер.

О серьезности подготовки покушения, получившего кодовое название операция “Вспышка”, говорит тот факт, что Шлабрендорф и Тресков после многочисленных испытаний пришли к выводу, что немецкие бомбы замедленного действия непригодны. Их взрыватели издавали перед взрывом низкий шипящий звук, который их выдавал. Англичане разработали более удачные бомбы этого типа, перед взрывом они не производили никакого шума. В распоряжении Абвера имелось несколько таких бомб, которые теперь были переданы заговорщикам. Разработанный на совещании в Смоленске план состоял в том, чтобы заманить Гитлера в штаб группы армий и там покончить с ним. Это, в свою очередь, должно было послужить сигналом для переворота в Берлине.

Заманить же в ловушку фюрера, который с подозрительностью относился к большинству своих генералов, было делом непростым. Но Тресков уговорил своего старого друга генерала Шмундта, тогдашнего адъютанта Гитлера, обработать своего шефа. Фюрер некоторое время колебался, несколько раз отменял поездку, пока наконец не дал твердого согласия прибыть в Смоленск 13 марта 1943 года. Сам Шмундт ничего не знал о заговоре.

Дважды — днем и вечером 13 марта — после прибытия Гитлера Тресков и Шлабрендорф готовы были взорвать бомбу: сначала в кабинете Клюге, где Гитлер беседовал с генералами, а позднее в офицерской столовой, где для них был устроен ужин. Не решились: взрыв унес бы жизни невинных людей, среди которых было немало противников Гитлера.

Оставался еще один вариант — пронести бомбу в самолет фюрера, который должен был взлететь сразу после обеда. Шлабрендорф собрал два взрыв-пакета и завернул их так, чтобы они походили на две бутылки коньяка. За обедом Тресков как бы невзначай попросил полковника Гейнца Брандта (о нем мы еще услышим!) из главного штаба сухопутных войск, находившегося в числе сопровождающих Гитлера лиц, не окажет ли он любезность передать две бутылки коньяка для своего старого друга, генерала Штиффа, начальника оргуправления главного командования сухопутных войск. Ничего не подозревавший Брандт сказал, что будет рад исполнить просьбу.

На аэродроме Шлабрендорф, нервно просунув палец в небольшое отверстие в свертке, запустил механизм замедленного действия и вручил посылку Брандту, входившему в самолет фюрера. Взрыв должен был произойти примерно через тридцать минут после взлета. Дрожа от возбуждения, Шлабрендорф позвонил в Берлин и кодом предупредил заговорщиков о том, что операция “Вспышка” началась. Затем он и Тресков стали ждать грандиозной новости.

Прошло полчаса, сорок минут, час… Известий не поступало. Через два часа они узнали, что самолет благополучно приземлился в ставке Гитлера в Растенбурге.

Шлабрендорф и Тресков были ошеломлены! Если бомбу обнаружат — им конец! Но и бомба не была обнаружена. В тот же вечер Тресков позвонил полковнику Брандту и между прочим поинтересовался, нашлось ли у него время передать сверток генералу Штиффу. Брандт ответил, что у него руки до этого не дошли. Тогда Тресков попросил его не беспокоиться, поскольку в бутылках не тот коньяк, и заверил, что Шлабрендорф приедет завтра по делам и заодно прихватит поистине отменный коньяк, тот, который он и намеревался послать.

Собрав все мужество, Шлабрендорф отправился в ставку Гитлера и обменял бомбу на пару бутылок коньяка. Там он сел в ночной поезд и, запершись в купе, на свой страх и риск разобрал бомбу. Оказалось: механизм сработал, маленькая ампула раздавлена, жидкость разъела проволочку, боек пробил капсюль, но детонатор не воспламенился.

Разочарованные, но не обескураженные, берлинские заговорщики решили готовить новое покушение на Гитлера. И вскоре подходящий случай подвернулся. 21 марта Гитлер в сопровождении Геринга, Гиммлера и Кейтеля должен был присутствовать во дворце Цойхгауз в Берлине на поминовении павших героев. Представлялась возможность разделаться не только с фюрером, но и с его ближайшими пособниками. Начальник разведки при штабе Клюге барон фон Герсдорф добровольно согласился во время церемонии встать рядом с Гитлером и ценой своей жизни осуществить взрыв. Шлабрендорф подготовил для него две бомбы со взрывателями, установленными на десять минут. Но ввиду низкой температуры в застекленном дворе Цойхгауза взрыв мог произойти лишь через 15—20 минут. Гитлер же, произнеся короткую речь и бегло осмотрев трофейные экспонаты, удалился через 8 минут. Это было в его манере. Покушение опять не состоялось.

Месяц спустя генерал Штифф, тот самый, которому Тресков посылал две бутылки “коньяка”, согласился организовать доставку бомбы замедленного действия на дневное совещание Гитлера в Растенбурге, но в последний момент струсил. А через несколько дней тайный склад английских бомб, которые он получил от Абвера и спрятал под сторожевой башней в обнесенном колючей проволокой дворе ставки, взорвался. Вот тут повезло уже заговорщикам. Расследование этого происшествия Гитлер возложил на полковника Абвера Вернера Шрадера, а тот был участником заговора. Обошлось.

В ноябре 1943-го была предпринята еще одна попытка покушения. Для показа новой армейской шинели и предметов снаряжения, которые разрабатывались по приказу Гитлера и которые он теперь хотел увидеть, прежде чем утвердить для массового пошива, заговорщики выбрали в качестве манекена 24-летнего пехотного капитана Акселя Бусше. Во избежание неудачи, которая постигла Герсдорфа, Бусше решил спрятать в карманах образца шинели две бомбы, взрывавшиеся через несколько секунд после установки запала. Его план состоял в том, чтобы обхватить Гитлера в момент показа и подорваться вместе с ним. Но накануне показа бомба союзников, сброшенная во время воздушного налета, уничтожила все образцы одежды, и Бусше вернулся в свою роту на Восточном фронте.

Вновь в ставке Гитлера он появился в декабре, чтобы во второй раз показать образцы военной одежды и снаряжения. Но фюрер неожиданно уехал в Альпы, в Берхтесгаден, отдохнуть.

А вскоре Бусше получил тяжелое ранение на фронте, и потому вместо него прислали другого молодого пехотного офицера. Это был Генрих фон Клейст, сын Эвальда фон Клейста, одного из видных заговорщиков. Демонстрация моделей была назначена на 11 февраля 1944 года, однако фюрер по какой-то причине не прибыл.

К этому времени заговорщики уже поняли, что тактика Гитлера постоянно менять свои программы требовала коренного пересмотра их собственных планов. Они пришли к выводу, что реально рассчитывать на встречу с Гитлером можно лишь во время проводимых им дважды в день военных совещаний с генералами из верховного главнокомандования и штаба сухопутных войск (ОКВ и ОХК). И ликвидировать его следовало непременно на одном из них.

26 декабря 1943 года за дело взялся уже сам Штауффенберг. Замещавший генерала Ольбрихта, он прибыл в ставку в Растенбурге на дневное совещание, на котором должен был доложить о ходе подготовки пополнений для армии. В его портфеле лежала бомба замедленного действия. Но совещание было отменено, Гитлер уехал отмечать рождественские праздники.

Это была первая попытка подобного рода со стороны красивого молодого полковника, но не последняя, ибо Клаус Филипп Шенк граф фон Штауффенберг был тем человеком, в котором заговорщики нашли наконец не только единомышленника, но и человека действия: решительного и бесстрашного.

Позже Штауффенберг еще дважды намеревался совершить покушение на Гитлера: 11 и 15 июля. Однако каждый раз этому что-нибудь мешало. Второй раз, например, фюрер неожиданно вышел из помещения, где находился Штауффенберг, буквально за минуту до того, как тот собирался включить механизм имевшейся у него бомбы замедленного действия.

20 июля 1944 года полковника Штауффенберга опять вызвали в ставку для доклада о формировании двух новых дивизий. Он понял: сейчас или никогда!

***

20 июля 1944 года, четверг, теплое солнечное утро…

6-15. Полковник Штауффенберг в сопровождении своего адъютанта лейтенанта Хефтена отправляется на машине на берлинский военный аэродром Рагсдорф. В своем портфеле он везет документы для доклада и завернутую в рубашку бомбу. Она того же типа, что и та, которая годом раньше не сработала в самолете Гитлера. Бомба должна взрываться после того, как разбивалась стеклянная ампула и находившаяся в ней кислота разъедала тонкую проволочку, освобождавшую боек, который, в свою очередь, ударял по капсюлю-детонатору. Толщина проволочки определяла время до взрыва. Этим утром Штауффенберг вложил в бомбу самую тонкую проволочку. Она должна раствориться за 10 минут.

7-00. Самолет, предоставленный заговорщикам генералом Штиффом, взлетает и через три с небольшим часа приземляется в Растенбурге. Хефтен инструктирует летчика: быть готовым к возвращению в любое время после полудня.

12-10. Вольфшанце (Волчье логово), ставка Гитлера. Штауффенберг, минуя с Хефтеном все три контрольно-пропускных пункта (с этого эпизода мы начали повествование), прибывает в ставку. Фельдмаршал Кейтель, выполнявший роль распорядителя во время совещаний, информирует его, что, в связи с приездом Муссолини, дневное совещание переносится с
13-00 на 12-30 (опять случайность!) и полковнику придется сократить свой доклад. Но это не все. Совещание по личному распоряжению Гитлера переносится из бетонированного подземного бункера в конференц-казарму, представляющую собой что-то вроде большого барака. От такой случайности Штауффенберг на миг замирает: взрывная волна, которая в условиях противовоздушного укрытия уничтожила бы все живое, в просторном бараке будет значительно смягчена. В следующий миг он приходит в себя: барак — так барак, назад пути нет.

12-20. Штауффенберг вкратце излагает Кейтелю, о чем собирается докладывать фюреру, и, еще не закончив, замечает, что фельдмаршал непрерывно поглядывает на часы.

12-28. Кейтель предлагает немедленно пройти на совещание, иначе можно опоздать. Они выходят из блока, но не успевают пройти и нескольких шагов, как Штауффенберг заявляет, что забыл фуражку и ремень в приемной и быстро идет назад. Кейтель в растерянности, он раздражен.

12-32. В приемной Штауффенберг быстро открывает портфель, выхватывает тремя пальцами изувеченной руки щипцы и давит ими ампулу. Потом выходит из приемной и извиняется. Кейтель вне себя, но сдерживает гнев: как-никак перед ним искалеченный войной офицер. Быстрым шагом они идут к конференц-казарме.

12-34. Как и опасался Кейтель, совещание уже началось. Они опоздали на целых 4 минуты. Кейтель и Штауффенберг входят в прихожую, Штауффенберг предупреждает офицера, дежурившего у телефонного коммутатора, что он ждет срочного звонка из своего штаба в Берлине, чтобы получить последние данные и отразить их в докладе, и просит немедленно вызвать его, как только последует звонок. Кейтель слышит просьбу, но это не вызывает у него подозрений, хоть и должно показаться странным: никто не осмеливался уйти с совещания, не получив разрешения Гитлера.

12-35. Штауффенберг и Кейтель входят в зал, где идет совещание. Своим единственным глазом полковник успевает осмотреть помещение. Зал относительно небольшой, примерно 9 на 15 метров. В центре зала пятиметровый прямоугольный стол, сделанный из толстых дубовых досок; стол опирается не на ножки, а на массивные тумбы с каждой стороны. И… о, ужас! Почти все окна открыты — удар взрывной волны будет значительно ослаблен. В центре длинной стороны стола Гитлер, сидит спиной к двери. Справа от него генерал Хойзингер, начальник оперативного управления, заместитель начальника штаба сухопутных войск; генерал Кортен, начальник штаба ВВС; уже знакомый нам полковник Брандт, заместитель Хойзингера. Кейтель, как начальник генерального штаба, занимает место слева от фюрера; далее сидит генерал Иодль. Еще 18 человек, представлявших три вида вооруженных сил и СС, стоят вокруг стола.

Хойзингер делает доклад о положении на Восточном фронте. Кейтель, как распорядитель, прерывает его, чтобы сообщить о прибытии на совещание полковника Штауффенберга, и указывает цель его приезда. Гитлер глядит на однорукого полковника с черной повязкой на глазу, кратко приветствует и дает понять, что, прежде чем заслушать его доклад, он хотел бы закончить с Хойзингером.

Штауффенберг занимает место у стола между Кортеном и Брандтом, по правую сторону от Гитлера; ставит свой портфель рядом с тумбой. Расстояние до ног Гитлера меньше двух метров.

12-37. До взрыва осталось 5 минут. Хойзингер продолжает говорить, постоянно обращаясь к расстеленной на столе карте. Гитлер и другие офицеры, склоняясь над ней, вникают в обстановку.

Пора! Штауффенберг незаметно выходит.

12-40. Полковник Брандт с интересом слушает доклад, но, чтобы лучше видеть карту, склоняется над столом. Ему мешает портфель Штауффенберга, о который он спотыкается. Брандт пытается зацепить портфель ногой, но это у него не получается Тогда он наклоняется и уже рукой задвигает портфель по другую сторону тумбы так, что теперь дубовая тумба заслоняет Гитлера от бомбы.

Остановимся на миг! Вдумаемся в этот на первый взгляд мало значимый эпизод: полковник Брандт споткнулся и задвинул портфель. А если бы он не споткнулся и не задвинул портфель за массивную тумбу? Тогда в 12 часов 40 минут по среднеевропейскому времени ход истории мог повернуться совсем в другом направлении. Но случай, случай, случай…

12-41. Кейтель, ответственный за вызов на совещание Штауффенберга, обнаруживает, что полковник исчез. Это вызывает у него приступ ярости, ведь Хойзингер доклад заканчивает, а следующим докладывать Штауффенбергу. Припомнив, что Штауффенберг ранее сказал, входя, телефонисту, Кейтель незаметно выходит из зала, чтобы немедленно вернуть этого странного молодого офицера. Но Штауффенберга у телефона нет. Находившийся рядом дежурный офицер докладывает, что полковник только что поспешно вышел из здания.

12-42. Кейтель в замешательстве возвращается в конференц-зал. Хойзингер заканчивает свой доклад о катастрофическом положении на Восточном фронте. “Русские, — говорит он, — крупными силами продвигаются западнее Двины (Даугава) на север. Их передовые части находятся юго-западнее Динабурга (Даугавпилс). Если наша группа армий в районе Чудского озера не будет немедленно отведена, катастрофа…”

Фраза так и остается незаконченной. Именно в этот момент, в 12-42, гремит взрыв!

Штауффенберг с беспокойством наблюдает за происходящим вместе с другим участником заговора, генералом Фельгибелем, ответственным за линию связи в ставке. Неужели?.. Вдруг он видит, как конференц-зал взлетает на воздух, охваченный огнем и дымом, будто от попадания крупнокалиберного снаряда. Воздушной волной из окон выбрасывает тела нескольких человек, в воздух летят обломки. Штауффенберг на миг замирает, не сомневаясь, что все находившиеся в конференц-зале непременно погибли. Он спешно прощается с Фельгибелем, которому предстояло немедленно сообщить по телефону заговорщикам в Берлин, что покушение удалось, а затем блокировать или взорвать средства связи, пока заговорщики не захватят Берлин и не провозгласят новое правительство.

12-43. Все помещение заволакивается густым облаком дыма; часть крыши обрушивается, окна выбиты, огромный стол опрокинут набок и расщеплен с одного конца. Четверо из присутствующих на совещании убиты, шестеро ранены, двое выброшены взрывной волной из окон барака наружу. Однако Гитлер, которого тумба стола прикрыла, как щитом, отделался лишь ожогами, легкими ранениями и сильной контузией. У него временно парализовало руку, он оглох на одно ухо; лицо его покрылось гарью, волосы тлели. Брюки на фюрере превратились в лохмотья, и он выглядел, по словам очевидца, “как павиан”. Поднявшись на ноги, Гитлер вопит: “О, мои бедные брюки, только вчера я надел их в первый раз”. Кейтель тоже чудом уцелел. Опираясь на него, Гитлер выбирается из разрушенного, горящего здания.

12-44. Штауффенберг понимает: шансов вырваться очень мало: охрана на КПП слышала или видела взрыв и немедленно перекрыла все выходы. Что ж, он готов к худшему. Главное, он выполнил свой долг перед новой, свободной Германией. И все же за свою жизнь и за жизнь Хефтена он намерен бороться до конца.

Машину Штауффенберга останавливают у первого же шлагбаума. Штауффенберг выскакивает из машины и требует вызвать дежурного офицера из караульного помещения. В его присутствии он звонит кому-то (кому именно, осталось неизвестно), говорит несколько слов и, повесив трубку, сообщает дежурному, что ему разрешено ехать. Это чистый блеф, но он срабатывает. Более того, дежурный лейтенант, записав время прохождения, сообщает на следующий КПП, чтобы машину пропустили. А вот у третьего, последнего, КПП дело осложняется. Здесь уже получили сигнал тревоги — шлагбаум опущен, караул удвоен, и никому не разрешается ни въезжать, ни выезжать. Вновь Штауффенберг просит разрешения воспользоваться телефоном и, позвонив капитану фон Меллендорфу, адъютанту коменданта Растенбурга, жалуется на то, что из-за взрыва охрана КПП его не пропускает. А он торопится, потому что на аэродроме его ждет начальник генерал Фромм. Он опять блефует, Фромм в Берлине, но это последний шанс.

Повесив трубку, Штауффенберг надменно, как старший по званию, поворачивается к дежурному унтер-офицеру: “Вы слышали, мне разрешено проехать”. Но унтер-офицер оказывается настоящим немецким служакой. Несмотря на то что перед ним полковник, он берет трубку и для подтверждения сам звонит Меллендорфу. Капитан подтверждение дает.

12-50. Машина мчится на аэродром. По пути Хефтен делает полуминутную остановку, чтобы разобрать вторую бомбу, которую он привез в своем портфеле на запас. Детали бомбы выбрасываются в кювет (Позже их обнаружит гестапо).

13-05. Аэродром. Комендант его еще не получил извещение о тревоге. Пилот, как и было приказано, прогревает двигатели самолета. В это время к нему подъезжает машина, из которой спешно выскакивают Штауффенберг и Хефтен.

13-10. Самолет поднимается в воздух. С того момента, как они прибыли в ставку, прошел всего один час. Но чего им стоил этот час! Штауффенберг чувствует смертельную усталость. Как и тогда, в машине по пути в ставку, он незаметно смотрит на Хефтена: прекрасный у него адъютант! Ведь нет ничего тяжелее сидеть и ждать, когда сверхрискованное дело выполняют другие.

За три часа лета усталость постепенно проходит. Штауффенберг начинает испытывать волнение: как там в Берлине? Смог ли Фельгибель дозвониться и передать, что покушение состоялось? На самолете нет радиоприемника, а следовательно, нет и новостей. И ему передать участникам заговора о взрыве в “Вольфшанце” тоже нет возможности. Остается ждать.

15-45. Самолет приземляется в Рангсдорфе. Штауффенберг спешит к телефону, чтобы связаться с генералом Ольбрихтом и узнать точно, что сделано за истекшие три часа. С ужасом он узнает, что еще ничего не сделано. Сообщение о взрыве поступило от Фельгибеля вскоре после 13 часов, но заговорщики так и не разобрали, убит Гитлер или нет. Поэтому войска не собраны, приказы войсковым командирам в других городах не разосланы и, что самое удивительное, — никто не подумал о захвате радиостанции, телефона и телеграфа (у большевиков 17-го года им бы поучиться!). Оба главных военных руководителя, Бек и Вицлебен, так и не появились.

Общепризнанно, что об эффективности переворота можно судить по результатам действий в первые два часа. А тут три столь долгих часа, во время которых ставка Гитлера была отрезана от внешнего мира, пропали даром!

16-00. Прибытие Штауффенберга побуждает, наконец, заговорщиков к действию. По телефону из Рангсдорфа он пытается убедить генерала Ольбрихта немедленно приступить к реализации плана “Валькирия”.

По телефону и телетайпу начинают отдаваться приказы, в первую очередь командующим войсками. В приказах говорится, что Гитлер мертв и главнокомандующий вермахтом фельдмаршал Вицлебен вручает исполнительную власть командующим военными округами в рейхе и армиями на фронте до сформирования гражданского правительства.

Но заговорщики не знают, что связь с “Вольфшанце” уже восстановлена и, согласно поступившим оттуда сообщениям, Гитлер жив, а заговорщики подлежат немедленному аресту. В результате большинство высокопоставленных военных и гражданских чиновников на приказы Вицлебена не реагируют. Более того, такие видные деятели рейха, как рейхсфюрер Гиммлер, рейхсмаршал Геринг, адмирал Денниц и министр иностранных дел Риббентроп, немедленно прибывают в ставку, чтобы засвидетельствовать фюреру свою преданность.

17-00. У заговорщиков остается последний шанс — овладеть Берлином. Здесь главная надежда на резервную армию генерала Фромма, у которого Штауффенберг является начальником штаба. К Фромму на Бендлерштрассе прибывают Бек, Ольбрихт, Штауффенберг и еще один из заговорщиков, полковник Мерц. Ранее туда уже прибыл Гепнер, захватив с собой чемодан с генеральской формой, которую Гитлер запретил ему носить после поражения под Москвой.

Но Фромм, хорошо осведомленный о заговоре, но долгое время делавший вид, что ничего не знает, связывается со ставкой по телефону. Кейтель поясняет ему, что фюрер жив. Фромм, искусный приспособленец, понимает, как надо действовать, и делает попытку всех арестовать. Но результат обратный: заговорщики арестовывают Фромма, запирают, обезоружив, в кабинете и обрывают связь.

Неожиданно в штаб прибывает генерал Корцфляйш, которому подчиняются все войска в округе Берлина. Он отказывается подчиняться заговорщикам, и те запирают его в кабинете вместе с Фроммом.

Резервная армия потеряна. Что же остается? Остается отборный батальон охраны “Великая Германия”. Командиром батальона недавно назначен майор Ремер, отличный служака, храбрый офицер, получивший высшую награду “Рыцарский крест” из рук самого фюрера. Заговорщики ему, несмотря на это, доверяли. И зря.

17-30. Ремер поднимает по тревоге батальон согласно приказу одного из заговорщиков, коменданта Берлина генерала Хазе. Цель конкретная — занять министерство пропаганды и арестовать доктора Геббельса.

18-10. Ремер входит здание министерства пропаганды с 20 солдатами, после чего вместе с адъютантом они следуют в кабинет Геббельса. В руках у них пистолеты.

Надо отдать должное имперскому министру — как пропагандист и агитатор доктор Геббельс был на высоте. Он не обращает внимания на направленные на него пистолеты, он напоминает молодому майору о его присяге на верность фюреру. Ремер возражает: Гитлер мертв. Но Геббельс решительным тоном заверяет его, что Гитлер жив и здоров, — он только что говорил с ним по телефону. Далее Геббельс делает очень сильный ход, он снимает трубку и просит соединить его с Растенбургом.

Через пару минут Гитлер у телефона. “Вы узнаете мой голос, майор?” — кричит он в трубку. Ремер вытягивается в струнку. Гитлер приказывает подавить восстание и подчиняться только приказам Геббельса, Гиммлера, а также генерала Рейнеке, который назначен командующим всеми войсками Берлина. В довершение всего Гитлер сообщает, что производит майора Ремера в полковники.

18-30. Ремер начинает действовать. Он отводит свой батальон от здания министерства пропаганды, захватывает городскую комендатуру на Унтер-ден-Линден, высылает патрули во все части Берлина, а сам направляется на поиски заговорщиков.

18-35. Радиостанция “Германия”, оснащенная таким мощным передатчиком, что его сигналы можно принимать по всей Европе, передает краткое сообщение, что имела место попытка покушения на фюрера, но она провалилась. Заговорщики в смятении.

18-45. Штауффенберг передает по телетайпу командующим войсками, что объявление по радио не соответствует действительности и что Гитлер убит. Но командующие войсками в Праге, Вене и Париже не реагируют. Более того, арестованных во Франции представителей гестапо и СС военные освобождают из-под ареста.

20-20. Кейтель передает по армейскому телетайпу во все штабы сухопутных войск распоряжение ставки фюрера о назначении Гиммлера командующим армией резерва и о том, что отныне надлежит исполнять приказы, отданные только лично Гиммлером.

20-30. В штаб заговорщиков на Бендлерштрассе прибывает в полной военной форме фельдмаршал Вицлебен, чтобы приступить к исполнению обязанностей нового главнокомандующего вермахтом, но, понимая, что путч провалился, объявляет, что не считает себя участником заговора, и удаляется в свое имение (где его на следующий день арестуют).

21-00. По германскому радио объявляют, что вскоре с обращением к народу выступит Гитлер. Заговорщики в шоке.

21-20. Становится известно, что комендант Берлина генерал Хазе, толкнувший майора, а теперь уже полковника Ремера на ложный путь, арестован, и командование всеми войсками в Берлине принимает нацистский генерал Рейнеке.

21-30. Вступает в действие служба СС, главным образом благодаря Отто Скорцени. Этот несгибаемый эсэсовец однажды уже проявил отвагу, освободив из плена Муссолини. Будучи человеком решительным, хорошим организатором, он быстро собирает вокруг себя вооруженных эсэсовцев и захватывает ключевые объекты в Берлине. Более того, он убеждает подразделения танкового училища, расквартированные вблизи Берлина, оставаться верными Гитлеру.

22-10. Генерал Фромм понимает: надо что-то делать. Да, он к заговорщикам не примкнул, они даже его арестовали. Но центр заговора возник в штабе резервной армии, которой он командует, поэтому ему тоже придется отвечать. И он решается на хитрый и отчаянный шаг. Он сообщает заговорщикам, что голоден, и, когда один из офицеров приносит бутерброды и бутылку вина, тайно передает с ним записку-приказ для верных ему младших офицеров освободить его и Корцфляйша.

22-50. Акцию освобождения организует подполковник Гербер, бывший офицер полиции и убежденный нацист. Он собирает отряд в 30 человек, с которым врывается в кабинет Фромма, попутно разоружая заговорщиков. И опять самым непримиримым, самым деятельным оказывается Штауффенберг. Он вырывается, бежит по коридору. Его настигает автоматная очередь — Штауффенберг падает, раненный в единственную руку.

В кабинет Фромма приводят Бека, Гепнера, Ольбрихта, Штауффенберга, Хефтена и Мерца. Вскоре, размахивая пистолетом, там появляется и сам Фромм.

23-10. Фромм приказывает всем выйти из кабинета и оставить их наедине с Беком. Бек, как бывший начальник генерального штаба, для него большой авторитет. Фромм кладет перед Беком пистолет с одним патроном: “Это единственное, что я могу сделать для вас”.

23-15. Бек нажимает на курок. Но пуля лишь царапает ему голову. Он тяжело опускается в кресло. “Помогите пожилому человеку”, — приказывает Фромм двум молодым офицерам. Но Бек противится и просит дать ему еще одну возможность. Второй выстрел тоже неудачный, Бек истекает кровью, но жив. И только третий выстрел, сделанный офицером по приказу Фромма, обрывает жизнь фельдмаршала.

23-40. Фромм заметает следы. Он возвращается к остальным заговорщикам и объявляет, что дает им несколько минут, чтобы написать прощальные письма семье. Гепнер и Ольбрихт решают написать и садятся за стол. Штауффенберг, Хефтен и Мерц не реагируют, продолжают стоять молча.

23-50. Фромм объявляет от имени фюрера, что на заседании трибунала (которого, естественно, не было) вынесены смертные приговоры четырем офицерам: генералу Ольбрихту, полковнику генштаба Мерцу, полковнику, имя которого он, Фромм, не желает произносить, и лейтенанту Хефтену. Гепнера, как старого фронтового друга, Фромм щадит. А поскольку Гепнер отказывается застрелиться, его отправляют в тюрьму Моабит.

В это время начинается налет английской авиации. Всех четверых спешно выводят во двор.

23-55. Ночь. Дворовый тупик. Тусклый свет затемненных фар армейского автомобиля направлен на четверых офицеров. Расстрельная команда торопится: вблизи слышны разрывы бомб. “Да здравствует вечная Германия!” — кричит Штауффенберг; его крик в ночи сливается с грохотом автоматных очередей.

0-20. В бывший уже штаб заговорщиков на Бендлерштрассе врываются эсэсовцы Скорцени. Скорцени требует немедленно прекратить самосуд, а узнав, что четверо заговорщиков уже расстреляны, приходит в ярость: под пытками они могли бы дать много ценных сведений. Он приказывает всех препроводить в тюрьму гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе и поручает сыщикам собрать все обличительные документы, которые заговорщики не успели уничтожить.

0-30. Гиммлер из своего штаба, который он организовал в министерстве пропаганды Геббельса и который охранялся людьми из батальона Ремера, сообщает Гитлеру, что мятеж подавлен. Начинаются аресты.

1-00. Радиостанция “Германия”, та, что 4 часа подряд с интервалами в несколько минут вещала о предстоящем выступлении фюрера нации, наконец, держит обещание. Миллионы немцев слышат в ночи надрывающийся, хрипловатый голос Адольфа Гитлера. Вот несколько слов из его выступления: “Мои немецкие товарищи! Я выступаю перед вами сегодня, во-первых, чтобы вы могли услышать мой голос и убедиться, что я жив и здоров, и, во-вторых, чтобы вы могли узнать о преступлении, беспрецедентном в истории Германии. Совсем незначительная группа честолюбивых, безответственных и в то же время жестоких и глупых офицеров состряпала заговор, чтобы уничтожить меня и вместе со мной штаб верховного главнокомандования вермахта. Бомба, подложенная полковником графом фон Штауффенбергом, взорвалась в двух метрах справа от меня. Взрывом были убиты и серьезно ранены мои верные и преданные сподвижники. Сам я остался совершенно невредим, если не считать нескольких незначительных царапин, ожогов и ссадин. Я рассматриваю это как подтверждение миссии, возложенной на меня провидением…”

Но хватит слушать истеричные вопли. Не провидение спасло Гитлера, а задвинутый за массивную тумбу полковником Брандтом портфель с бомбой.

***

В 30–40 годы XX века в каждой стране приговоренных к смерти казнили по-своему. В Англии вешали, в США сажали на электрический стул, в СССР расстреливали, во Франции гильотинировали. В Германии официально главным инструментом казни тоже была гильотина. Это не относилось к приговорам военных трибуналов — какая уж там, на фронте, гильотина — пуля, да и только. Но Гитлер в вопросах казни оказался весьма изощренным: в концлагерях это было удушение газом и медицинские опыты. А для своих политических противников, таких, как руководители “Красной капеллы”, работавшей на советскую разведку, фюрер гильотину заменял виселицей — чтобы дольше помучились. Не избежали виселицы и главные военные преступники нацистской Германии после Нюрнбергского суда. Товарищ Сталин тоже пожелал видеть в петле тех, кто его предал: генерала Власова и других руководителей Русской освободительной армии, а также героев Гражданской войны (с другой, белой стороны) казачьих предводителей Краснова и Семенова. В общем, кое-кому пришлось помучиться.

Но жестокость, с которой казнили участников заговора 20 июля, превзошла всё. В тылу и на фронте прокатилась волна арестов, за которой последовали ужасающие пытки, военно-полевые суды и громкие процессы. Приговоры приводились в исполнение по большей части путем медленного удушения жертв рояльными струнами, перекинутыми через крюки для подвески мясных туш. Крюки брали напрокат в мясных лавках и на скотобойнях. Родственников и друзей обвиняемых тысячами отправляли в концлагеря, где многие из них погибли. С теми немногими, кто приютил у себя скрывавшихся, расправлялись таким же образом. Дорого, очень дорого обошелся многим немцам задвинутый за тумбу портфель.

Гитлер не только сам разрабатывал процедуру суда и казни, но и велел все записывать на кинопленку для показа в назидание другим, причем делать фильм так, чтобы обвиняемые выглядели как можно более ничтожными. “Мы не позволим им произносить длинных речей, — орал он на одном из первых совещаний после взрыва, — преступников ждет короткая расправа. Через два часа после вынесения приговора он будет приведен в исполнение… Через повешение… как скот…”

Эти инструкции исполнялись неукоснительно. Исполнял их председатель Народного суда Рональд Фрейслер, отвратительный, злобный маньяк, который, оказавшись в Первую мировую войну в русском плену, стал фанатичным большевиком, а позднее, вступив в 1924 году в нацистскую партию, обернулся таким же фанатичным нацистом. При этом он остался горячим поклонником большевистского террора, изучал приемы Андрея Вышинского.

Первый процесс над заговорщиками в Народном суде проходил в Берлине 7 и 8 августа. На скамье подсудимых оказались фельдмаршал фон Вицлебен, генералы Гепнер, Штифф и фон Хазе, а также младшие офицеры Хеген, Клаузинг, Бернардис и граф фон Вартенбург, работавшие бок о бок со Штауффенбергом. После пыток в подвалах гестапо они были фактически сломлены. В зал суда их вводили в старых шинелях и свитерах, небритыми, в брюках без ремней и подтяжек. В тюрьме Плетцензее восьмерых осужденных загнали в небольшое помещение, где с потолка свисало восемь крюков. Одного за другим, раздетых по пояс, их вздергивали вверх, накинув на шею петлю из рояльной струны, перекинутой через крюк. Непрерывно трещала кинокамера, снимая, как осужденные поначалу свободно свисали в петле, а затем, по мере того как петля затягивалась, начинали хватать ртом воздух, как с них сползали и падали на пол брюки, как они бились в предсмертной агонии и затем затихали.

Быстро проявленный фильм немедленно направляли Гитлеру, чтобы он мог его увидеть в тот же вечер, как и кадры, сделанные во время суда.

Все лето, осень и зиму нового, 1945 года шли заседания Народного суда, наводя ужас на немцев. Всего было казнено более 5 тысяч человек, арестовано около 7 тысяч. И это были далеко не рядовые граждане. Нацистские судьи творили скорый суд, штампуя смертные приговоры, пока, наконец, утром 3 февраля 1945 года американская бомба не поразила прямым попаданием здание суда, убив главного судью Фрейслера и уничтожив судебные дела оставшихся в живых обвиняемых. Произошло это в тот момент, когда в зал вводили Шлабрендорфа, того самого, что подсунул в самолет Гитлера посылку с бомбой, выдав ее за две бутылки коньяка.

Надо сказать, что в 45-м Шлабрендорфу повезло больше, чем в 43-м: он чудом остался жив — один из немногих, кому улыбнулась судьба и кого впоследствии вырвали из лап гестапо войска союзников.

Вкратце о судьбе остальных заговорщиков.

Герделер, которого намечали в канцлеры при новом режиме, скрылся за три дня до 20 июля, после того как его предупредили, что в гестапо заготовлен ордер на его арест. В течение нескольких недель он скрывался, находя убежище у друзей и родных, которые рисковали жизнью, пряча его, тем более что за его голову Гитлер установил награду в миллион марок. Утром 12 августа, измученный и голодный, он зашел в небольшую деревенскую гостиницу в Восточной Пруссии. Ожидая завтрака, он заметил, что за ним пристально наблюдает женщина. Он быстро вышел на улицу и бросился в близлежащий лес. Но было поздно. Женщина, некая Елена Шварцель, оказалась давней знакомой семьи Герделеров. Она узнала его и сразу сообщила двум военным, сидевшим с ней за столом. Несостоявшегося канцлера вскоре настигли. 8 сентября 1944 года Народный суд приговорил его к смертной казни.

Ульриха фон Хасселя, бывшего посла в Риме, и графа Фридриха Вернера фон Шуленбурга, бывшего посла в Москве, которые должны были взять на себя руководство внешней политикой при новом антинацистском режиме, казнили соответственно 8 сентября и 10 ноября. Еще ранее, 10 августа, был казнен генерал Фельгибель, начальник связи при ставке Гитлера, тот самый, от которого заговорщики несколько часов ждали сообщения о состоявшемся покушении.

Генералу Фромму тоже не удалось избежать казни, несмотря на его действия в ту роковую ночь 20 июля. Арестованный на следующий день по приказу Гиммлера, он был доставлен в Народный суд и по обвинению в трусости приговорен к смертной казни. Правда, в порядке признания его некоторых заслуг в деле спасения нацистского режима его не вздернули на крюке для подвески мясных туш, как тех, кого он арестовывал в ночь на 20 июля, а просто расстреляли 19 марта 1945 года.

Адмирала Канариса, смещенного главу Абвера, который так много сделал для заговорщиков, но не был напрямую замешан в событиях 20 июля, арестовали сразу после покушения. Но кое-кто, зная о широких связях Канариса с разведками США и Англии, делал все, чтобы отсрочить суд. Лишь 9 апреля, менее чем за месяц до окончания войны, по прямому указу Гитлера Канарис, его помощник Остер и еще четверо бывших офицеров разведки предстали перед судом в концлагере Флоссенбург, были приговорены к смерти и повешены.

Некоторым арестованным участникам заговора удалось выжить. Кроме упомянутого выше Шлабрендорфа среди них были финансист Шахт и генералы Гальдер и Фалькенхаузен. 4 мая 1945 года они были освобождены американскими войсками в Южном Тироле как раз в тот момент, когда гестапо готовилось их всех уничтожить.

Многие из армейских офицеров, замешанных в заговоре, предпочли самоубийство “милосердию” Народного суда. Утром 21 июля генерал Хеннинг фон Тресков, душа заговора среди офицеров Восточного фронта, простился со своим другом и помощником Шлабрендорфом, выехал в
28-ю пехотную дивизию, прополз на нейтральную полосу и выдернул предохранительную чеку ручной гранаты. Взрывом ему оторвало голову.

Среди высокопоставленных начальников на Западном фронте покончили с собой два фельдмаршала — Клюге и Роммель и генерал Штюльпнагель. Первым двум “предложили” принять яд, а затем похоронили с воинскими почестями. Военный губернатор Франции Генрих фон Штюльпнагель мог скрыться, но предпочел пулю из собственного пистолета на знаменитом поле близ Вердена, где командовал батальоном в Первую мировую. Он остался жив: пулей был выбит глаз, и серьезно поврежден другой. Но и это не спасло Штюльпнагеля от ужасной смерти. Слепой и беспомощный, он был доставлен по срочному приказу Гитлера в Берлин, в Народный суд, где его, лежащего на носилках, всячески поносил Фрейслер. 30 августа его повесили в тюрьме Плетцензее.

Подведем итог. Самое серьезное покушение из тех, что совершалось на Гитлера, — покушение, на которое возлагалось столько надежд, не состоялось. Нелепый случай не позволил его осуществить. Карательная система рейха быстро ликвидировала заговорщиков. И все осталось по-старому: Гитлер и его военачальники полны решимости продолжать войну. А люди продолжают гибнуть. И с той, и с другой стороны.

Если бы не случай…

Так неужели какой-то немецкий полковник мог повернуть ход истории? Разберем все по порядку.

Не споткнись Брандт о портфель и не задвинь его за тумбу, Гитлер взрывом был бы убит, и Германия осталась бы без официального главы государства. А дальше, как и задумывалось по плану “Валькирия”, Вицлебен выступает по радио, Бек становится главой государства, Герделер — канцлером. Кто им мог помешать? Только один человек — Генрих Гиммлер, носивший титул рейсфюрера и взявший под свое руководство все спецслужбы: СС, СД и гестапо. Но Гиммлер был могущественным при живом Гитлере. При мертвом же Гитлере все могущество Гиммлера обратилось бы в прах. Армия, которой надоели живодеры-эсэсовцы, быстро бы с ними разобралась, если, конечно, дело дошло бы до вооруженных столкновений.

Нечто похожее произошло и у нас в 1953 году. При живом Сталине самым влиятельным человеком после него был Берия, курировавший советские спецслужбы. Но стоило отцу народов отойти в мир иной, как тут же генералы во главе с Жуковым раздавили Берию. Авторитет Берии для военных был ничто по сравнению с авторитетом Жукова.

Вот так и у немцев. Кто для боевых офицеров Гиммлер? Палач, каратель, да и только. А вот Бек и Вицлебен — авторитеты. А уж Роммель и Клюге вообще национальные герои. И к их призывам остальные ведущие военачальники не останутся безучастными. Сумели же во Франции армейские офицеры во главе с генералом Штюльпнагелем быстро разоружить и арестовать всех находящихся в районе Парижа эсэсовцев и гестаповцев. В общем, при мертвом Гитлере заговорщики несомненно взяли бы верх.

Что дальше? А дальше заготовленный заранее меморандум, представляющий собой обращение как к гражданам Германии, так и к американцам и англичанам, с которыми уже давно велись сепаратные переговоры. Так, в марте 1944 года Бек передал правительству США через Аллена Даллеса меморандум, где указывалось на готовность заговорщиков капитулировать перед англо-американскими войсками на Западе при условии отказа западных держав от требований безоговорочной капитуляции. Эта же идея была положена в основу плана, разработанного военными участниками заговора и переданного главе американской разведки в Европе в мае 1944 года. Суть плана сводится к тому, что немецкие генералы откроют путь союзникам для оккупации Германии при одновременном удержании фронта против советских войск на Востоке. По плану, англосаксы первыми должны были достигнуть линии Кенигсберг — Прага — Вена — Будапешт, и это даст возможность сохранить новый политический режим в Германии, а также режимы в странах Центральной и Восточной Европы.

Кроме того, начиная с 1940 года и вплоть до самого путча каждые два-три месяца с Герделером встречался шведский банкир Якоб Валленберг. Он регулярно получал информацию о деятельности заговорщиков и в свою очередь передавал Герделеру инструкции английского правительства. В ноябре 1943 года фон Хассель записал в своем дневнике слова Черчилля, который заявил, что “до совершения переворота он никаких обязательств на себя взять не может, но если последний произойдет и новое правительство будет обладать достаточным авторитетом, то удобный выход будет найден”.

А как бы реагировал Рузвельт на такой меморандум, осуществи заговорщики убийство Гитлера? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим экономические, главные причины войны.

Великая Отечественная война. Святое для нас понятие. Но Великая Отечественная была частью Второй мировой войны, продолжавшейся с
1 сентября 1939 года, с того момента, как Германия напала на Польшу, а Англия и Франция объявили ей войну, до 2 сентября 1945 года, когда на борту линкора “Миссури” СССР и США приняли капитуляцию Японии. Мы, понятно, воевали за Родину, за свободу и независимость. А за что воевали англичане, французы, американцы, японцы, итальянцы?

Ответ простой. За то, за что люди воевали еще со времен египетских фараонов: за право торговать и за сырье. А поскольку сырье лежит в земле и на земле, то еще воевали и за территории. Наказать, отомстить, проучить — все это отвлекающий маневр, слова, но не причины — за это не воюют. А воюют за морские, речные и сухопутные пути, за проливы, каналы и острова, за нефть и газ, за хлеб и пеньку, за лес и уголь и за многое другое из этой же экономической категории.

За что воевала с нами Германия? За украинский хлеб, за русский лес и руду, за бакинскую и грозненскую нефть, ну и за жизненное пространство для немцев, которые, по замыслу Гитлера, всем этим должны владеть. За что воевала Германия с Англией и Францией? За право льготной торговли в Центральной Европе, за сырье в английских и французских колониях. Вторая мировая война была войной внутри Запада, а не “крестовым походом на Восток”, как нам внушали в наших школьных учебниках по истории. Также за право торговать и владеть сырьем воевали Япония с Англией и Китаем, Италия с Абиссинией (ныне Эфиопия).

А Соединенные Штаты? Вот тут ситуация интересней. США, как наиболее развитая в экономическом отношении страна, была заинтересована не просто в праве торговли с какой-то конкретной страной, а в праве свободной торговли. Свободной торговли всех со всеми не существовало; не было единого мирового рынка промышленных и сельскохозяйственных товаров. Были двусторонние договора между странами о порядке торговли между ними, и третьему участнику доступа к этой торговле могло и не быть, разве только по более высоким ценам. В особенно выигрышной ситуации находилась Англия. Она торговала со своими доминионами по соглашениям, неравноправным по отношению к ним. Другие страны Англии завидовали. Германия дважды пыталась вклиниться в эту систему — создать собственную колониальную империю или хотя бы зону торговли, где благодаря своему технологическому превосходству могла бы не бояться конкурентов. Свободной мировой торговли немцы то ли не хотели, то ли не надеялись на нее.

Америка же чувствовала в себе силы пойти по иному пути — она готова была конкурировать на любых рынках и рассчитывала на победу в этой борьбе. Экономически она становилась все сильнее и сильнее. Если находящиеся в состоянии войны ведущие европейские страны производили в основном военную технику, то США, не забывая о вооружении, успешно и в большом количестве штамповали отличные для того времени автомобили, холодильники, пылесосы, стиральные машины и прочие бытовые атрибуты. Куда их сбывать, ведь многие американцы все это уже имеют? Поэтому главным объектом для торговли виделась небедная Европа, а со временем и другие страны. Когда-то в схожем положении была не боявшаяся конкуренции своих товаров Англия. Но с усилением Германии и с выходом на мировую арену США конкурентоспособность английских товаров стала падать, и представителям Туманного Альбиона пришлось обороняться.

18 августа 1941 года, борт крейсера “Августа”… Кто-нибудь знает, что там произошло? А произошло там одно очень важное событие — была подписана “Атлантическая хартия” — совместная декларация США и Англии. Она определяла цели войны для обеих стран, а также желательные основы послевоенного миропорядка — своего рода протокол о намерениях. Одна из статей хартии формулировалась следующим образом: “…и они (США и Англия. — В.К.), соблюдая должным образом существующие обязательства, будут стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны — великие или малые, победители или побежденные — имели бы доступ на равных основаниях к торговле и мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран”.

Несколько строк… А ведь это, по сути дела, принцип нового экономического устройства мира в пользу американцев.

“Хартия”, а она состояла всего-то из 8 пунктов, была принята под нажимом Рузвельта. Черчилль согласился нехотя, понимая, что Англия от этого больше проиграет, чем выиграет. Но он понимал и другое. Во-первых, без помощи США его стране будет ой как трудно — в августе 1941-го СССР терпел поражение за поражением. А во-вторых, Черчилль, как опытный политик, также понимал, что США должны что-то получить в этой войне. И они получили; получили то, что хотели, за что воевали, — свободную торговлю между странами. И поныне государства, признающие принцип свободной торговли, объединены в ВТО — Всемирную торговую организацию, где ведущую роль по-прежнему играют США, правда, с оглядкой на экономическую мощь Японии и всевозрастающий потенциал Китая.

В дополнение к сказанному отметим, что частным случаем (если так можно выразиться) идеи свободной торговли была идея “свободных портов”, которую Рузвельт высказал на Тегеранской конференции. И что интересно, Сталин в принципе с этим согласился.

Теперь вернемся к членам несостоявшегося правительства Германии. Как они прореагировали бы на предложенный американцами принцип свободной торговли.

Предположений строить не надо. Независимо от произошедшего на крейсере “Августа”, заговорщики осенью 1943 года разработали свой принцип свободной торговли, правда, с ведущей ролью Германии в Европе. Они выступали за отмену таможенных границ между европейскими странами, за создание лиги европейских государств — своего рода Соединенных Штатов Европы под руководством немецких монополистов — с единым для всей Европы министерством экономики, общим органом по управлению колониями, общей полицией, вооруженными силами и объединенным министерством иностранных дел. Таким образом, исходя из провала гитлеровских планов насильственного передела мира в пользу германского империализма, заговорщики выступали с проектами “мирного” экономического завоевания Европы, при этом не забывая запугивать западные державы жупелом коммунизма.

Заметим, это было осенью 43-го. А в июле 44-го ситуация для Германии стала намного хуже: был открыт второй фронт, а Советский Союз освободил почти всю свою территорию. Могли бы заговорщики в случае прихода к власти настаивать на принципах свободной торговли в Европе с приоритетом для Германии? Конечно, нет. Пришлось бы принимать американские условия свободной торговли с формальным равенством для всех, а фактически с экономическим приоритетом США.

Следовательно, для американцев приход к власти правительства Бека—Герделера был бы очень кстати: могла реализоваться идея Рузвельта о мировой свободной торговле, чего не могло быть при власти Гитлера.

А Советский Союз? Как бы он реагировал на изменения в Германии и Европе, если бы такие произошли?

В советские времена бытовало мнение, что союзники открыли второй фронт, когда уже было ясно, что Красная Армия, без них разбив Германию, дойдет до Берлина. Возможно, так оно бы и произошло, но не будем торопиться кричать “ура!”.

Обратимся к соотношению сил на фронтах. На Тегеранской конференции, которая проходила в конце ноября 1943 года, Сталин в беседе с Черчиллем сообщил, что на советско-германском фронте действуют 210 немецких дивизий и еще 6 находятся в процессе переброски; кроме них имеется 50 дивизий союзников (финских, румынских, венгерских). Со стороны СССР действуют от 300 до 330 дивизий. Подытожим по максимуму: 330 дивизий против 226. А советским войскам предстоит наступать. Одно дело, когда наступаешь, чтобы освободить родную землю, — за нее можно и зубами рвать врага; другое дело, когда территория чужая и патриотический порыв уже не тот. Да еще неизвестно, как встретит тебя население в той же Польше, Венгрии, Румынии. В этом случае для успешного наступления перевес должен быть более ощутимый.

Поэтому можно констатировать: до Берлина бы, наверное, дошли и в одиночку, но этот путь, в отсутствие второго фронта, был бы намного дольше, а потери — намного больше.

Сталин это понимал и торопил союзников. В той же беседе он заверил Черчилля:

— Как только будет осуществлен десант в Северной Франции, Красная Армия, в свою очередь, перейдет в наступление. Она будет наступать, если получит помощь со стороны союзников в виде операции “Оверлорд”.

И Красная Армия после 6 июня — даты высадки союзников в Нормандии и начала операции “Оверлорд” — перешла в решительное наступление. Людям старшего поколения знакомо название “Десять сталинских ударов”. Это десять успешных операций в 1944 году на советско-германском фронте. Так вот, 7 из 10 ударов были нанесены после открытия второго фронта и к концу 1944 года завершили освобождение нашей территории. Но при этом не надо забывать, что примерно 80 дивизий немцы спешно перебросили на Запад против союзников, которые высадились 500-тысячной группировкой под прикрытием 12 тысяч самолетов. Дыры на Востоке немцам пришлось латать, что внесло сумятицу в управление войсками. Так что открытие второго фронта сыграло очень важную роль.

Это отмечает в своих мемуарах и немецкий генерал Фридо фон Зенгер, воевавший и в России, и против англо-американцев в Италии. Он пишет: “…после высадки союзников в Нормандии немцы потерпели на Западе такое же грандиозное поражение, как и восемнадцать месяцев назад в Сталинградской битве. Будь в Германии нормальное правительство, оно предложило бы капитуляцию после Сталинграда или, по крайней мере, после десантной операции в Нормандии. Но Гитлер не мог смириться с поражением, поэтому война затянулась, немцы продолжали проливать свою кровь, не добиваясь никаких результатов, кроме одного за другим отступления на Востоке и на Западе”.

И вот теперь новое правительство Германии, если бы заговор удался, открывает Западный фронт, перебрасывая те же самые 80 дивизий назад, на фронт Восточный. Но это еще не все. В середине 1944 года значительная группировка германских сил в количестве 20 дивизий находилась в Северной Италии, где шли ожесточенные бои с войсками союзников. Так вот, эта группировка была бы также переброшена на Восточный фронт. 80 плюс 20 равно 100 дивизиям — согласитесь, это много.

Сколько времени потребовалось бы союзникам, чтобы занять территории Центральной и Восточной Европы? При наличии хороших дорог, летней погоды и высокой степени моторизации американских и английских войск где-то три-четыре недели. Германские вассалы Венгрия, Румыния, Болгария, Словакия, конечно же, сопротивления не оказали бы, встретив представителей западной демократии как своих освободителей.

При этом англо-американцам вовсе не нужно было нарушать союзнические обязательства, вести сепаратные переговоры за спиной СССР: фронт открыт, противника нет — и катись “шерманы”, “виллисы” и “студебеккеры” на Восток по добротным европейским дорогам.

Оставались только оккупированная, враждебная Советскому Союзу, Польша и восточная часть Германии. Вот за них-то немцы, сосредоточив всю свою мощь, бились бы с особым упорством, поскольку в планы заговорщиков не входила капитуляция на Востоке.

Подведем итог. Если бы заговор удался, то где-то через месяц-полтора, то есть примерно к середине сентября 1944 года, вся Центральная и Восточная Европа была бы в руках англо-американцев. Боевые действия велись бы только в Польше, и они приняли бы затяжной характер.

Что оставалось Сталину? Воевать против бывших союзников? Но у них полумиллионная хорошо вооруженная армия, намного более сильный флот, мощная авиация, завершены работы над атомной бомбой и, что немаловажно, сытый и благополучный, по крайней мере у американцев, тыл.

И конечно же, мощная экономика. По данным немецких специалистов (для служебного пользования), объем военного производства воюющих стран в 1943 году составил в миллиардах долларов: Германия — 13,8, СССР — 13,9, Англия 11,1, США — 37,6! В силу сложности расчетов они не могут претендовать на высокую точность, но, согласитесь, экономический потенциал США впечатляет. А ведь в 1943 году еще не был открыт второй фронт.

В подтверждение приведенных данных отметим, что за период с
15 августа 1941-го по 31 мая 1945 года американские и английские поставки по ленд-лизу составили 12000 танков, 22 000 самолетов, 376 000 грузовиков, 35 000 мотоциклов, 51 000 джипов, 5000 противотанковых орудий, 473 миллиона снарядов, 350 000 тонн взрывчатки, не считая огромного количества продовольствия, одежды, сырья и других военных грузов. Все это наглядно подтверждает экономическую мощь союзников.

Добавим, что союзники не покушались на договоренности Тегеранской конференции о послевоенном устройстве Европы, согласно которым за СССР оставались границы, установленные пактом Молотова—Риббентропа 1939 года и советско-финским договором 1940 года.

И еще добавим важную деталь. Рузвельт, в отличие от Черчилля, был противником конфронтации с СССР. Он видел становление СССР как великой державы и хотел постепенно приблизить нашу страну к демократическому лагерю, тем более что Англия как великая держава прошлых столетий теряла мощь. На Тегеранской конференции Рузвельт встретил появление Сталина словами: “Мы приветствуем нового члена в нашей демократической семье”. Рузвельт, излагая идею послевоенного устройства мира, выдвинул тезис о разоружении практически всех государств, кроме СССР, США, Англии и Китая (конечно же, не коммунистического; предполагалось, что власть будет в руках Чан-Кайши). Вооруженные силы этих стран должны выполнять функции подавления войн. Тогда же он высказался о том, что гонка вооружений несовместима со здоровой мировой экономикой и провоцирует войну. Уже после, в Ялте, на конференции по послевоенному устройству мира, Рузвельт обещал Сталину льготный кредит на 4,5 миллиарда долларов на послевоенное восстановление СССР. Советский руководитель, в свою очередь, предложил американцам большое количество концессий, исключительно благоприятные условия для их капиталовложений и подвижки в создании в СССР рыночных отношений.

Так зачем же Сталину воевать с Рузвельтом?

Да и наши силы были не беспредельны. Англичане, которые, с подачи Черчилля, тайно планировали боевые действия против СССР (даже срок был назначен — 1 июля 1945 года, естественно, с привлечением остатков немецких войск), в конце войны так оценивали возможности Красной Армии. Отмечая высококвалифицированное и опытное руководство, высокий уровень вооружения и инженерного обеспечения, они вместе с тем делали вывод, что Красная Армия устала от войны. Отмечались также серьезные нарушения дисциплины, включая грабежи и пьянство, когда советские войска вышли за пределы своей страны. Англичане объясняли это следствием реакции на более высокие стандарты жизни, которые увидели граждане СССР, по сравнению с домашними условиями.

Так зачем же воевать с Западом, продолжать гробить своих солдат и офицеров во имя торжества коммунистических идей в Европе? Решился бы Сталин начать боевые действия против недавних союзников, не надеясь выиграть? Конечно, нет.

Еще в 20-е годы Сталин, анализируя провал революций в Германии и Венгрии и поражения Советской России в войне с Польшей, когда в одном ряду у поляков стояли и вельможный пан, и его батрак, пришел к выводу, что в ближайшие годы мировой революции не произойдет. Для мировой революции нужна мировая война, а она — война за передел мира — еще впереди. И занялся строительством мощной державы — СССР, военная машина которой в условиях мировой войны может быть носителем коммунизма в Европу и Азию. Сталин не отказывался от коммунистических идей, но и не был замшелым революционером, как те, от которых он избавился во время чистки 1937—1939 годов. А в конце войны от большевика Джугашвили вообще мало что осталось. Он распустил Коминтерн, хоть частично, но реабилитировал Православную церковь (правда, после 1948 года гонения на церковь возобновились), вернул в армии столь ненавистные большевикам генеральские звания и погоны, искал сближения с “акулами капитализма” и многое другое. Он был прагматиком, трезво смотрел на вещи, потому и превратился из революционера Кобы в красного императора Иосифа Сталина. Он понимал, что, если нет возможности выиграть войну, в нее ввязываться не следует.

Он не ввязался бы, а сел за стол переговоров. Сначала с союзниками, как в Ялте в феврале 1945 года, а потом с представителями поверженной Германии. И не так важно, чем бы это закончилось: безоговорочной капитуляцией или перемирием. Важно другое: в случае победы заговорщиков и прихода новой власти в Германии Великая Отечественная война закончилась бы для нас не в мае 1945-го, а где-нибудь в сентябре—октябре 1944-го. Нас бы в Европе не было.

Предвкушаю вопрос: а как же Великая Победа? Ответ: а кто посмел бы у нас ее отобрать? Мы разбили мощного, вероломно напавшего на нас врага, прогнали со своей территории — разве это не Великая Победа? Все последние битвы 1944 года выиграны нашими полководцами. Разве ради Великой Победы надо положить еще 1,5 миллиона солдат и офицеров на чужих территориях, с которых мы спустя несколько десятилетий ушли ни с чем? Разве победа русской армии над Наполеоном не была бы Великой, не пойди мы по Европе до Парижа? Конечно же, была бы!

Тем, кто воспитывался в советские годы, трудно представить Великую Отечественную войну без завершающего 45-го, без победных маршей наших воинов по городам освобожденной Европы, без поверженного Берлина и его сердца — Рейхстага, на крыше которого развевалось красное знамя, а обшарпанные, изрешеченные пулями стены были исписаны нашими воинами-победителями. Трудно представить, что знаменитая киноэпопея “Освобождение” была бы неполной — без европейских событий с нашим участием, что не было бы орденов и медалей за взятие Берлина и Будапешта, за освобождение Праги и Софии.

Но… перевернем и прочтем обратную страницу возможных событий. Сейчас много говорят о расширении НАТО на Восток. Вдумайтесь, а существовал бы военный блок НАТО, если бы наших войск в 40-х годах не было бы в Восточной Европе? Рискну сказать, нет, не существовал бы, поскольку возник он в ответ на наше присутствие в ГДР, Польше, Чехословакии, Болгарии, Венгрии, Румынии, с помощью которого мы в этих странах создали прокоммунистические режимы помимо их воли. В доказательство напомню, что до Второй мировой войны никаких военных блоков, подобных НАТО, на территории Европы не существовало.

Вернемся опять к Тегеранской конференции. Черчилль и Рузвельт согласны были признать Восточную Европу сферой влияния СССР, но допустить приход к власти там коммунистов они решительно не хотели — такой договоренности не было. Мы же, несмотря ни на что, навязали этим странам свою политическую систему. И не просто навязали, а вложили огромные средства в их восстановление, в экономику, в их защиту, создав свой военный блок — Варшавский договор. А что получили? Плевки, ругань и насмешки вдогонку, когда в конце 80-х уходили из этих стран домой.

Сейчас, спустя много лет после вывода наших войск, можно с уверенностью сказать, что все эти страны, образовавшие соцлагерь при помощи наших штыков, были ненадежными партнерами. Они смотрели на Запад, тайно получали оттуда поддержку и при каждом удобном случае восставали против нас. Так было в ГДР в 1953-м, в Венгрии в 1956-м, в Чехословакии в 1968-м, в Польше в 1980-м.

Ну да Бог с ними, с этими восточными европейцами. Главным итогом несостоявшегося переворота 20 июля 1944 года могли быть миллионы спасенных жизней. Это, в первую очередь, 1,5 миллиона наших воинов, сложивших головы на полях Европы.

Американский историк А. Даллин, опираясь на немецкие архивы, вычислил, что всего в плен попали 5,7 миллиона красноармейцев, из них погибли 3,7 миллиона (63%). А теперь представьте, сколько их было замучено, расстреляно в последние месяцы войны в концлагерях, когда гитлеровцы, пытаясь замести следы, уничтожали узников с особым рвением. Их можно было спасти!

Завершись Великая Отечественная осенью 1944-го, спаслись бы миллионы наших соотечественников. А сколько миллионов граждан страны дополнительно родилось бы. Среди них, возможно, были бы новые Королевы и Курчатовы, Капицы и Ландау, Есенины и Маяковские, Шолоховы и Булгаковы, Станиславские и Шостаковичи, Ахматовы и Улановы, Алехины и Ботвинники и многие-многие из тех, кто прославил бы нашу державу. Среди вернувшихся живыми были бы миллионы простых тружеников заводов, полей, исследовательских лабораторий, вузов, школ, чьи руки и головы ой как были нужны для восстановления разрушенной страны. И конечно же, у миллионов были бы живы родные и близкие: отцы, деды, матери, сыновья, дочери, да и просто друзья, соседи, сослуживцы.

Спаслись бы миллионы жителей Европы, в первую очередь, узники концлагерей: поляки, евреи, голландцы, французы, венгры, чехи и другие. В концлагерях за все время войны погибло 18 миллионов человек; в одном Освенциме почти 2 миллиона. В конце 1944 года, перед приходом Красной Армии, в крематориях Освенцима сжигали в день до 16 тысяч казненных узников. Так, только за 46 дней было уничтожено до 300 тысяч венгерских евреев. А ведь кроме Освенцима дымили трубами крематориев Бухенвальд, Дахау, Маутхаузен, Майданек и множество других фабрик смерти.

И миллионы немцев были бы живы. Это относится как к солдатам и офицерам вермахта, так и к мирным жителям Дрездена, Гамбурга, Кельна и других немецких городов, которые англо-американцы подвергли варварским бомбардировкам.

Но увы, осенью 1944 года война не закончилась и мировая история не пошла по другому пути. Тяжело об этом думать, считать убитых, раненых, искалеченных, пропавших без вести — тех, кто мог остаться в живых. Счет им идет на миллионы.

Полковник Брандт, полковник Брандт, какого черта ты задвинул портфель…